![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
vitalidrobishev
. Вполне очевидно, что объявленный Ульяновым “Лениным” НЭП - проводившаяся в период с 1921 по 1924 год экономическая политика, пришедшая на смену “военному коммунизму” - был обречен. Атмосферу тех лет можно назвать антинэповской вакханалией. Большевицкие журналисты, писатели и художники словно состязались друг с другом, создавая коллективный портрет отвратительного жирного гада и его такой же разъевшейся бабы, которые пьют и жрут, шикуют, прожигают жизнь на глазах голодающего трудового народа.
Несчастного “нэпмана” показывали не только наглым и жирующим, но еще и жалким, смешным. Вспомним похоронных дел мастера Безенчука из романа Ильфа и Петрова “Двенадцать стульев”, 1928 год.
Тем не менее, даже тогда находились граждане, которые понимали, что как раз “нэпманы”, обеспечили появление продуктов и товаров в разоренной большевиками стране. И что из ничего ничто не возникает. Они даже обращались в ЦК и Совнарком с просьбами и требованиями поддерживать “частника”, а не третировать его - ведь “нэпманы” были лишены избирательных прав и не имели возможности вступить в профсоюз. Но редкие голоса здравого смысла – тем более, не получающие широкого общественного распространения – тонули в “революционном” хоре презрения и ненависти.
Большевицкий литератор Лев Шейнин в “Записках следователя” вспоминает юность: “В комсомольских клубах пели “Мы молодая гвардия рабочих и крестьян”, изучали эсперанто на предмет максимального ускорения мировой революции путем создания единого языка для пролетариев всех стран, упорно грызли гранит науки и люто ненавидели нэпманов, которых временно пришлось допустить”.
К слову, в СССР до второй половины 50-х годов детективной литературы не было. Поэтому “Записки следователя” пользовались особой популярностью. В них отчетливо прослеживается: если ты бандит-уголовник, но “грабишь нэпманов”, то ты почти “свой”, по терминологии тех лет – “социально близкий”.
Конечно, главный вектор задавали политические структуры. Там считали НЭП “предательством идеалов революции” и видели в нем “опасность капиталистической реставрации”. Большевицкий партийный аппарат на местах был резко настроен против. Принципиально и демонстративно. По сути, РКП(б) - ВКП(б) рассматривала вопрос о НЭПе как вопрос о власти. Да, и Ульянов “Ленин” с самого начала, говоря о новой экономической политике, постоянно повторял это слово – “власть”. В 1923 году Пятаков, кандидат в члены ЦК РКП(б), поставленный “Лениным” же на высокую хозяйственную должность, заявил: “Зародыши товарной капиталистической системы выросли и грозят неисчислимыми напастями социалистической системе”. Конечно, Пятаков не та фигура, которая могла бы решающим образом повлиять на ход событий. Здесь он лишь повторял Троцкого.
В апреле 1923 года Троцкий выступал с докладом на 12-м большевицком съезде: “Начинается эпоха роста капиталистической стихии. И кто знает, не придется ли нам в ближайшие годы каждую пядь нашей социалистической территории отстаивать зубами, когтями против центробежных тенденций частнокапиталистических сил?” Троцкий, пусть и не впрямую, предостерегал, что стоит вопрос о власти. НЭП мог стать широким, массовым, всенародным капитализмом. В деревне так оно и было, каждая семья – вольные фермеры. Да, деревня – большинство населения. Но власть-то – в городах. Что было бы, приди и укрепись массовый капитализм в городах, овладей всей страной? Что было бы, имей большинство граждан независимый от государства постоянный источник дохода?
Существование независимого от государства постоянного источника дохода, свобода и частная собственность, гарантированные и охраняемые законом, с течением времени неминуемо приведут народные массы к осознанию, что государство – не вершитель судеб, не хозяин, а слуга. И что чиновники – наемные работники, получающие зарплату за счет налогоплательщика, производителя материальных и духовных ценностей. И тогда он начнет не просить, а требовать от них выполнения обязанностей, обеспечения закона, порядка и безопасности. Рано или поздно население придет к мысли, что не человек для государства, а государство – для человека.
Большевики, дорвавшиеся до власти и почувствовавшие ее вкус, такого допустить не могли. Для них до сих пор остается незыблемой марксистско-ленинская формула, которую они заучивали еще в школах: “Государство – аппарат насилия в руках господствующего класса”. Государство всегда было и поныне является объектом абсолютизации и страха. Поэтому НЭП был обречен – следом за ним началась эпоха ГУЛАГа.
