Жара не спадает. Лошади, спущенные на поводке, плетутся еле-еле. Мы не спешим, хотя надо еще объехать пол участка границы. В это время редкий контрабандист или нарушитель посмеет рискнуть проникнуть к нам, а вот с наступлением вечера, когда прохлада окутывает землю, только тогда и может начаться для них активная жизнь. Старший, Лешка Коновалов, ведет нас вдоль, наполовину высохшей речушки, Хоргос, отделяющей территорию Казахстана от Китая.
- Лешка, смотри, - говорю я и протягиваю руку в глубину нашей территории.
Вдали поднимался и расширялся огромный столб пыли.
- Откочевка идет. Никак Каламбеков со своими в Китай собрался. По времени года, он уже туда должен отвалить. Поехали, нанесем ему визит вежливости.
Мы взнуздываем лошадей и мчимся к невидимому от пыли скоплению людей и скота.
Откочевки - это казахские, уйгурские или дунганские племена, которые веками перегоняли скот с места на место, выискивая новые пастбища для их кормежки. Обычно весной они возвращались из Китая, а осенью уходили туда. Ни басмаческие банды, уже разгромленные в 1924 году, ни смена бесконечных властей и правителей в Казахстане, не смогли изменить их образа жизни.
И тут мы услыхали в правой стороне треск пулемета.

- Ну что я тебе говорил, - поворачивает ко мне мокрое от пота лицо Коновалов, - Садырбаев повел людей с той стороны.

- Коноводы, коней, - орет Комаров. - Всем по коням.

Мы несемся в правую сторону к дельте ручья, где надрывается пулемет.



На вершине холма отряд остановился. Жуткая картина предстала перед нами. Караван кибиток, набитых детьми, стариками, женщинами, под охраной всадников - мужчин, спустился с песчаных холмов к пересохшему ручью и тут был встречен огнем пулемета, установленного на вершине большого бархана. Это был отличный пулеметчик. Перестрелянные лошади, люди, ползающие и визжащие женщины, орущие дети, вой и проклятья мужчин. Некоторые из них, человек пять с оружием, пытаются отстреливаться, чтобы спасти своих родных и падают от меткого огня стрелка. Пулеметчик не жалеет никого. Вот свалилась маленькая девочка, спасающего своего маленького братца, вот попало старухе, прятавшейся за кибиткой, вот... впрочем...

Из-за наших спин выскакивает, прорвавшийся через стада Джаркентский эскадрон и несется на остановившиеся кибитки. Тут начинается настоящая резня, бойцы рубят все, что осталось живым.

- Петров, - кричит почему то мне начальник отряда, - скачи к Черненко, пусть прекратит стрелять, своих покалечит.

Я несусь к большому бархану. На самой вершине за пулеметом лежит Кучер и Ванька. Ствол пулемета перегрелся так, что пар вырвал пробку из кожуха и свистит, как из чайника, две коробки уже расстреляны, кругом масса гильз. За спинами пулеметчиков , соскакиваю с лошади и подскочив к Ваньке, за шиворот гимнастерки оттаскиваю его от подачи ленты и бросаю на песок. Он, открыв рот, бурно дышит и безумно глядит на меня. Теперь очередь за Черненко. Этот вцепился в ручки Максима и его можно отодрать только отрубив кисти. Я ногой ударил его в лицо. Пулемет замолчал. Кучер откинулся, встал на коленки и зло смотрит на меня, на лице под глазом расплывается большой кровоподтек от сапога.
- Ты, гидру..., - шипит он, рука тянется к маузеру.

И тут я влепил ему ногой еще раз по морде, да так, что тело оторвалось в воздух, покатилось по песку и Костя затих. Я оглядываюсь назад. Эскадрон и наши ребята заканчивают резню.

Коновалов растеряно сидит на кровати.